Врача зовут Ирина. Говорят, хороший врач. Нам повезло. Я ни разу не видела ее лица. Она всегда в маске и в очках. Она — инфекционист. Хороший инфекционист и плохой психолог. За все время, что она лечит мою дочь, она не сказала мне ничего успокаивающего.
Она разговаривает со мной языком цифр и фактов.
— …лейкоцитов 12…
— Это хорошо?
— Это меньше, чем было, но больше, чем норма. И родничок просел. Пересушили.
— Это опасно?
— Я назначу препарат, и он стабилизирует….
Она разговаривает…неохотно. Родители лежащих здесь, в больнице, детей пытают ее вопросами. Она должна отвечать. Но каждое слово, сказанное ею, может быть использовано против неё. Ирина выбирает слова аккуратно. У каждого слова есть адвокат, зашифрованный в результате анализа. Ирина хочет просто лечить. Молча. Без расспросов. Но так нельзя.
Я не знаю, нравится она мне или нет. Не пойму. Я вынуждена ей доверять. Здоровье моей дочери в ее руках. Она вообще не пытается нравиться, успокоить меня, погасить панику. Но она и не должна, наверное. Она должна лечить инфекции, а не истерики.
Я вижу, что Ирина устала. Сквозь стекла очков я вижу красные, будто заплаканные глаза. Я уже не спрашиваю ничего. Я и так вижу: дочери лучше. Положительная динамика налицо. Два дня назад дочка была почти без сознания, я сегодня сидит, улыбается, с аппетитом ест яблоко.
Ирина осматривает дочку, слушает, подмигивает. Говорит ей:
— Молодец, Катя.
А мне ничего не говорит. Я же не спрашиваю.
После обеда привезли годовалого мальчика. Очень тяжелого. Ирина стала вызванивать центральную больницу. Дело в том, что здесь, в инфекционной, нет реанимации. А мальчик очень плох. Но центральная грубо пояснила: у него какая-то нейроинфекция, лечите сами, у нас мест нет.
Рабочий день врача — до 15 часов. Ирине пора домой. У нее есть муж и свои собственные дети. Но мальчик. Он очень плох.
Ирина остается на работе. Наблюдать за пациентом. Ругается с центральной. Требует прислать невролога и какой-то препарат. Ругается с мужем. Муж требует жену домой. Потому что мальчик — чужой, а дома — свои. Медсестры притихли. Они привыкли, что начальство сваливает в три. После трех в больнице весело.
Годовалый мальчик с мамой лежит в соседнем с нами боксе. Слышимость отличная. Мама мальчика разговаривает по телефону. Мне слышно каждое слово. Она звонит знакомым и просит молиться за Петю. Подсказывает, какие молитвы. Сорокоуст. И еще что-то. Просит кого-то пойти в церковь и рассказать батюшке о Пете. Чтобы батюшка тоже молился. Батюшка ближе к Богу, чем обычные прихожане, его молитва быстрее дойдет.
Я слышу, как врач Ирина вечером входит к ним в палату, и говорит маме мальчика, что лекарство нужно купить самим. Потому что в больнице такого нет. Запишите, говорит Ирина. Диктует препараты. Среди них — «Мексидол».
Я слышу, как мама возмущенно визжит:
— Мы платим налоги! … Лечите ребенка! … Везде поборы!… Я вас засужу…
Ирина ничего не отвечает и выходит из палаты.
Моей дочери тоже капают «Мексидол». Мы тоже покупали его сами.
Я слышу, как мама мальчика звонит мужу. Жалуется на врача, просит мужа принести иконы и святую воду.
У меня есть лишние ампулы «Мексидола». Я беру упаковку и выхожу в коридор. В принципе, это запрещено, все боксы изолированы, но я ищу Ирину. Нахожу ее в Ординаторской.
Она диктует список препаратов для Пети. Диктует своему мужу. Она меня не видит, стоит спиной.
— Ну, Виталь. Сейчас надо. Привези. Мальчишки побудут одни 20 минут. Не маленькие…
Виталя бушует на другом конце трубки.
— Виталь, аптека до десяти. Потом расскажешь мне, какая я плохая мать. Сейчас купи лекарства…
— Вот «Мексидол», — говорю я. — У меня лишний. Пусть «Мексидол» не покупает.
Ирина вздрагивает, резко оборачивается. Я впервые вижу ее без маски. Красивая.
— А, спасибо, — говорит она и добавляет в трубку. — «Мексидол» не надо, нашли…
Я засовывают в карман ее халата тысячу рублей.
— С ума сошла, не надо! — Ирина ловит мою руку.
— Это не Вам. Это Пете.
Она опускает глаза.
— Спасибо тебе, — тихо говорит она и поправляет сама себя. — Вам.
— Тебе, — поправляю я её обратно и возвращаюсь в свою палату.
Ночью Пете становится хуже. Я сквозь сон слышу, как Ирина командует медсестрам, какую капельницу поставить и чем сбить температуру. Слышу также, как фоном молится мама мальчика.
Когда заболела моя дочь, мне хотели помочь тысячи людей.
Если привести примерную статистику, то примерно из каждой сотни тех, кто хотел помочь, 85% — молились за мою дочь и подсказывали мне правильные молитвы, советовали исповедоваться, вызвать батюшку в больницу, поставить свечку. Говорили: «молитва матери со дна морского достанет».
5 % предлагали попробовать нетрадиционную медицину, гомеопатию, остеопатию, акупунктуру, рейки, колдуна, бабку, целителя, метод наложения рук.
10% — прагматично давали контакты хороших врачей, советовали лететь в Европу, потому что «в России нет медицины, ты же понимаешь». Я читала где-то, что чем ниже уровень жизни людей, тем сильнее Вера. Чем меньше зависит от человека, тем больше он уповает на Бога. Я не знаю, так это, или нет, но мама Пети выглядит как женщина, которая , если бы могла выбирать, повезла бы больного ребенка в церковь, а не в больницу.
Я сама верю в Бога.
Настолько, что я срочно покрестила дочку в больнице (батюшку в инфекционную больницу не пустили). Сама покрестила. Так можно в критической ситуации. Как наша. Нужна святая вода. Или даже вообще любая вода. И слова, продиктованные Богом.
Я верю в Бога. Сильно верю. Для меня нет сомнений, что Он — Есть. Свои действия и поступки я всегда мысленно согласовываю с Богом. И чувствую Его благословение. Но у Бога очень много работы. Он любит. И прощает. И спасает. И направляет. Он Всемогущ. А мы — нет.
И у Бога нет цели прожить за нас наши жизни, решить за нас наши задачи. Бог — учитель, но домашнее задание выполнять надо самим. Он учит нас жить с Богом в душе, а уж кто и как усвоит Его урок…
Иногда с хорошими людьми случаются плохие вещи. И это тоже — Божья Воля. А вот то, как вы справляетесь с ситуацией — это уже ваша «зона ответственности». Проверка того, как вы усвоили урок Бога. Для чего-то же Вы живете.
И не надо упаковывать свою лень и безответственность в «Божье провидение» и «Божий промысел».
Божий промысел лишь в том, чтобы все мы в любой, даже самой сложной ситуации, оставались людьми…
Бог не купит антибиотики. Антибиотики купит Виталя. Который сегодня сам кормит гречкой своих двоих детей, потому что мама занята. Мама спасает маленького Петю, которого захватила в плен инфекция…К утру Пете стало лучше. Он заснул. Без температуры. Спокойно. Заснула и мама. Я не слышу молитв. Слышу храп.
Ирина не спала всю ночь.
В 9 начинается ее новая смена. Она делает обход. Заходит в палату к нам с дочкой.
— Лейкоцитов 9, — говорит она.
— Спасибо, — говорю я.
— Это хорошо. Воспаление проходит.
— Да, я поняла.
Я ничего не спрашиваю. Я ей очень сочувствую. Ирина в маске и в очках. За очками — воспаленные, красные, будто заплаканные глаза.
Она идет обходить других пациентов.
В три часа заканчивается ее смена. Пете намного лучше. Он проснулся веселый, хорошо поел. Перед тем, как уйти домой, Ирина заходит к ним в палату. Убедиться, что все в порядке. Я слышу, как она осматривает мальчика и ласково уговаривает дать ей его послушать.
В этот момент у мамы звонит телефон, и я слышу, как мама мальчика говорит кому-то восторженно:
— ОТМОЛИЛИ ПЕТЮ, ОТМОЛИЛИ!!!!
Я смотрю в окно своей палаты, как врач Ирина идет домой. У нее тяжелая походка очень уставшего человека. Она хороший инфекционист. И очень хороший человек. Посланник Бога, если хотите. Это она победила Петину болезнь. Убила ее своими знаниями, опытом и антибиотиком. И сейчас идет домой. Без сил и без спасибо. Работа такая. Отмолили…
Источник
